The Master and Margarita. Mikhail bulgakov. The Pursuit 4-2
Мастер и Маргарита. Михаил Булгаков. Погоня 4-2
-------------------------------------------------------
With great agility the choirmaster jumped on board a moving bus bound for Arbat Square and vanished.
Регент с великой ловкостью на ходу ввинтился в автобус, летящий к Арбатской площади, и ускользнул.
Having lost one of them, Ivan concentrated his attention on the cat and saw how the strange animal walked up to the platform of an ' A ' tram waiting at a stop,
Потеряв одного из преследуемых, Иван сосредоточил свое внимание на коте и видел, как этот странный кот подошел к подножке моторного вагона "А", стоящего на остановке,
cheekily pushed off a screaming woman, grasped the handrail and offered the conductress a ten-kopeck piece.
нагло отсадил взвизгнувшую женщину, уцепился за поручень и даже сделал попытку всучить кондукторше гривенник через открытое по случаю духоты окно.
Ivan was so amazed by the cat's behaviour that he was frozen into immobility beside a street corner grocery.
Поведение кота настолько поразило Ивана, что он в неподвижности застыл у бакалейного магазина на углу
He was struck with even greater amazement as he watched the reaction of the conductress.
и тут вторично, но гораздо сильнее, был поражен поведением кондукторши.
Seeing the cat board her tram, she yelled, shaking with anger: 'No cats allowed! I'm not moving with a cat on board! Go on--shoo! Get off, or I'll call the police! '
Та, лишь только увидела кота, лезущего в трамвай, со злобой, от которой даже тряслась, закричала: -- Котам нельзя! С котами нельзя! Брысь! Слезай, а то милицию позову!
Both conductress and passengers seemed completely oblivious of the most extraordinary thing of all:
Ни кондукторшу, ни пассажиров не поразила самая суть дела:
not that a cat had boarded a tramcar--that was after all possible--but the fact that the animal was offering to pay its fare!
не то, что кот лезет в трамвай, в чем было бы еще полбеды, а то, что он собирается платить!
The cat proved to be not only a fare-paying but a law-abiding animal.
Кот оказался не только платежеспособным, но и дисциплинированным зверем.
At the first shriek from the conductress it retreated, stepped off the platform and sat down at the tram-stop, stroking its whiskers with the ten-kopeck piece.
При первом же окрике кондукторши он прекратил наступление, снялся с подножки и сел на остановке, потирая гривенником усы.
But no sooner had the conductress yanked the bell-rope and the car begun to move off, than the cat acted like anyone else who has been pushed off a tram and is still determined to get to his destination.
Но лишь кондукторша рванула веревку и трамвай тронулся, кот поступил как всякий, кого изгоняют из трамвая, но которому все-таки ехать-то надо.
Letting all three cars draw past it, the cat jumped on to the coupling-hook of the last car, latched its paw round a pipe sticking out of one of the windows and sailed away, having saved itself ten kopecks.
Пропустив мимо себя все три вагона, кот вскочил на заднюю дугу последнего, лапой вцепился в какую-то кишку, выходящую из стенки, и укатил, сэкономив, таким образом, гривенник.
Fascinated by the odious cat, Ivan almost lost sight of the most important of the three--the professor.
Занявшись паскудным котом, Иван едва не потерял самого главного из трех -- профессора.
Luckily he had not managed to slip away. Ivan spotted his grey beret in the crowd at the top of Herzen Street.
Но, по счастью, тот не успел улизнуть. Иван увидел серый берет в гуще в начале Большой Никитской, или Герцена.
In a flash Ivan was there too, but in vain. The poet speeded up to a run and began shoving people aside, but it brought him not an inch nearer the professor.
В мгновение ока Иван и сам оказался там. Однако удачи не было. Поэт и шагу прибавлял, и рысцой начинал бежать, толкая прохожих, и ни на сантиметр не приблизился к профессору.
Confused though Ivan was, he was nevertheless astounded by the supernatural speed of the pursuit.
Как ни был расстроен Иван, все же его поражала та сверхъестественная скорость, с которой происходила погоня.
Less than twenty seconds after leaving Nikita Gate Ivan Nikolayich was dazzled by the lights of Arbat Square.
И двадцати секунд не прошло, как после Никитских ворот Иван Николаевич был уже ослеплен огнями на Арбатской площади.
A few more seconds and he was in a dark alleyway with uneven pavements where he tripped and hurt his knee.
Еще несколько секунд, и вот какой-то темный переулок с покосившимися тротуарами, где Иван Николаевич грохнулся и разбил колено.
Again a well-lit main road--Kropotkin Street-- another side-street, then Ostozhenka Street, then another grim, dirty and badly-lit alley.
Опять освещенная магистраль -- улица Кропоткина, потом переулок, потом Остоженка и еще переулок, унылый, гадкий и скупо освещенный.
It was here that Ivan Nikolayich finally lost sight of his quarry. The professor had disappeared.
И вот здесь-то Иван Николаевич окончательно потерял того, кто был ему так нужен. Профессор исчез.
Disconcerted, but not for long, for no apparent reason Ivan Nikolayich had a sudden intuition that the professor must be in house No. 13, flat 47.
Иван Николаевич смутился, но ненадолго, потому что вдруг сообразил, что профессор непременно должен оказаться в доме N 13 и обязательно в квартире 47.
Bursting through the front door, Ivan Nikolayich flew up the stairs, found the right flat and impatiently rang the bell. He did not have to wait long.
Ворвавшись в подъезд, Иван Николаевич взлетел на второй этаж, немедленно нашел эту квартиру и позвонил нетерпеливо. Ждать пришлось недолго:
The door was opened by a little girl of about five, who silently disappeared inside again.
открыла Ивану дверь какая-то девочка лет пяти и, ни о чем не справляясь у пришедшего, немедленно ушла куда-то.
The hall was a vast, incredibly neglected room feebly lit by a tiny electric light that dangled in one corner from a ceiling black with dirt.
В громадной, до крайности запущенной передней, слабо освещенной малюсенькой угольной лампочкой под высоким, черным от грязи потолком,
On the wall hung a bicycle without any tyres, beneath it a huge iron-banded trunk.
на стене висел велосипед без шин, стоял громадный ларь, обитый железом,
On the shelf over the coat-rack was a winter fur cap, its long earflaps untied and hanging down.
а на полке над вешалкой лежала зимняя шапка, и длинные ее уши свешивались вниз.
From behind one of the doors a man's voice could be heard booming from the radio, angrily declaiming poetry.
За одной из дверей гулкий мужской голос в радиоаппарате сердито кричал что-то стихами.
Not at all put out by these unfamiliar surroundings, Ivan Nikolayich made straight for the corridor, thinking to himself: 'He's obviously hiding in the bathroom.'
Иван Николаевич ничуть не растерялся в незнакомой обстановке и прямо устремился в коридор, рассуждая так: "Он, конечно, спрятался в ванной".
The passage was dark. Bumping into the walls, Ivan saw a faint streak of light under a doorway.
В коридоре было темно. Потыкавшись в стены, Иван увидел слабенькую полоску света внизу под дверью,
He groped for the handle and gave it a gentle turn. The door opened and Ivan found himself in luck--it was the bathroom.
нашарил ручку и несильно рванул ее. Крючок отскочил, и Иван оказался именно в ванной и подумал о том, что ему повезло.
However it wasn't quite the sort of luck he had hoped for.
Однако повезло не так уж, как бы нужно было!
Amid the damp steam and by the light of the coals smouldering in the geyser, he made out a large basin attached to the wall and a bath streaked with black where the enamel had chipped off.
На Ивана пахнуло влажным, теплом и, при свете углей, тлеющих в колонке, он разглядел большие корыта, висящие на стене, и ванну, всю в черных страшных пятнах от сбитой эмали.
There in the bath stood a naked woman, covered in soapsuds and holding a loofah.
Так вот, в этой ванне стояла голая гражданка, вся в мыле и с мочалкой в руках.
She peered short-sightedly at Ivan as he came in and obviously mistaking him for someone else in the hellish light she whispered gaily:
Она близоруко прищурилась на ворвавшегося Ивана и, очевидно, обознавшись в адском освещении, сказала тихо и весело:
'Kiryushka! Do stop fooling! You must be crazy . . . Fyodor Ivanovich will be back any minute now. Go on--out you go! '
- Кирюшка! Бросьте трепаться! Что вы, с ума сошли?.. Федор Иваныч сейчас вернется. Вон отсюда сейчас же! -
And she waved her loofah at Ivan. The mistake was plain and it was, of course, Ivan Nikolayich's fault,
- и махнула на Ивана мочалкой. Недоразумение было налицо, и повинен в нем был, конечно, Иван Николаевич.
but rather than admit it he gave a shocked cry of ' Brazen hussy! ' and suddenly found himself in the kitchen.
Но признаться в этом он не пожелал и, воскликнув укоризненно: "Ах, развратница!.." -- тут же зачем-то очутился на кухне.
It was empty. In the gloom a silent row of ten or so Primuses stood on a marble slab.
В ней никого не оказалось, и на плите в полумраке стояло безмолвно около десятка потухших примусов.
A single ray of moonlight, struggling through a dirty window that had not been cleaned for years, cast a dim light into one corner where there hung a forgotten ikon, the stubs of two candles still stuck in its frame.
Один лунный луч, просочившись сквозь пыльное, годами не вытираемое окно, скупо освещал тот угол, где в пыли и паутине висела забытая икона, из-за киота которой высовывались концы двух венчальных свечей.
Beneath the big ikon was another made of paper and fastened to the wall with tin-tacks.
Под большой иконой висела пришпиленная маленькая -- бумажная.
Nobody knows what came over Ivan but before letting himself out by the back staircase he stole one of the candles and the little paper ikon.
Никому не известно, какая тут мысль овладела Иваном, но только, прежде чем выбежать на черный ход, он присвоил одну из этих свечей, а также и бумажную иконку.
Clutching these objects he left the strange apartment, muttering, embarrassed by his recent experience in the bathroom.
Вместе с этими предметами он покинул неизвестную квартиру, что-то бормоча, конфузясь при мысли о том, что он только что пережил в ванной,
He could not help wondering who the shameless Kiryushka might be and whether he was the owner of the nasty fur cap with dangling ear-flaps.
невольно стараясь угадать, кто бы был этот наглый Кирюшка и не ему ли принадлежит противная шапка с ушами.
In the deserted, cheerless alleyway Bezdomny looked round for the fugitive but there was no sign of him.
В пустынном безотрадном переулке поэт оглянулся, ища беглеца, но того нигде не было.
Ivan said firmly to himself: 'Of course! He's on the Moscow River! Come on! '
Тогда Иван твердо сказал самому себе: -- Ну конечно, он на Москве-реке! Вперед!
Somebody should of course have asked Ivan Nikolayich why he imagined the professor would be on the Moscow River of all places, but unfortunately there was no one to ask him--the nasty little alley was completely empty.
Следовало бы, пожалуй, спросить Ивана Николаевича, почему он полагает, что профессор именно на Москве-реке, а не где-нибудь в другом месте. Да горе в том, что спросить-то было некому. Омерзительный переулок был совершенно пуст.
In no time at all Ivan Nikolayich was to be seen on the granite steps of the Moscow lido.
Через самое короткое время можно было увидеть Ивана Николаевича на гранитных ступенях амфитеатра Москвы-реки.
Taking off his clothes, Ivan entrusted them to a kindly old man with a beard, dressed in a torn white Russian blouse and patched, unlaced boots.
Сняв с себя одежду, Иван поручил ее какому-то приятному бородачу, курящему самокрутку возле рваной белой толстовки и расшнурованных стоптанных ботинок. (у переводчика нет данных о "курении самокрутки" — наверное, это было бы тяжело для понимания иностранного читателя — прим. ред)
Waving him aside, Ivan took a swallow-dive into the water. The water was so cold that it took his breath away and for a moment he even doubted whether he would reach the surface again.
Помахав руками, чтобы остыть, Иван ласточкой кинулся в воду. Дух перехватило у него, до того была холодна вода, и мелькнула даже мысль, что не удастся, пожалуй, выскочить на поверхность.
But reach it he did, and puffing and snorting, his eyes round with terror, Ivan Nikolayich began swimming in the black, oily-smelling water towards the shimmering zig-zags of the embankment lights reflected in the water.
Однако выскочить удалось, и, отдуваясь и фыркая, с круглыми от ужаса глазами, Иван Николаевич начал плавать в пахнущей нефтью черной воде меж изломанных зигзагов береговых фонарей.
When Ivan clambered damply up the steps at the place where he had left his clothes in the care of the bearded man, not only his clothes but their venerable guardian had apparently been spirited away.
Когда мокрый Иван приплясал по ступеням к тому месту, где осталось под охраной бородача его платье, выяснилось, что похищено не только второе, но и первый, то есть сам бородач.
On the very spot where the heap of clothes had been there was now a pair of check underpants, a torn Russian blouse, a candle, a paper ikon and a box of matches.
Точно на том месте, где была груда платья, остались полосатые кальсоны, рваная толстовка, свеча, иконка и коробка спичек.
Shaking his fist into space with impotent rage, Ivan clambered into what was left. As he did so two thoughts worried him.
Погрозив в бессильной злобе кому-то вдаль кулаком, Иван облачился в то, что было оставлено. Тут его стали беспокоить два соображения:
To begin with he had now lost his MASSOLIT membership card; normally he never went anywhere without it.
первое, это то, что исчезло удостоверение МАССОЛИТа, с которым он никогда не расставался,
Secondly it occurred to him that he might be arrested for walking around Moscow in this state.
и, второе, удастся ли ему в таком виде беспрепятственно пройти по Москве?
After all, he had practically nothing on but a pair of underpants. . . .
Все-таки в кальсонах...
Правда, кому какое дело, а все же не случилось бы какой-нибудь придирки или задержки. (нет перевода у Гленни — прим. ред)
Ivan tore the buttons off the long underpants where they were fastened at the ankles, in the hope that people might think they were a pair of lightweight summer trousers.
Иван оборвал пуговицы с кальсон там, где те застегивались у щиколотки, в расчете на то, что, может быть, в таком виде они сойдут за летние брюки,
He then picked up the ikon, the candle and matches and set off, saying to himself: 'I must go to Griboyedov! He's bound to be there.'
забрал иконку, свечу и спички и тронулся, сказав самому себе: -- К Грибоедову! Вне всяких сомнений, он там.
Город уже жил вечерней жизнью. В пыли пролетали, бряцая цепями, грузовики, на платформах коих, на мешках, раскинувшись животами кверху, лежали какие-то мужчины. Все окна были открыты. В каждом из этих окон горел огонь под оранжевым абажуром, и из всех окон, из всех дверей, из всех подворотен, с крыш и чердаков, из подвалов и дворов вырывался хриплый рев полонеза из оперы "Евгений Онегин". (нет перевода у Гленни — прим. ред)
Ivan Nikolayich's fears were completely justified--passers-by noticed him and turned round to stare,
Опасения Ивана Николаевича полностью оправдались: прохожие обращали на него внимание и оборачивались.
so he decided to leave the main streets and make Us way through the side-roads where people were not so inquisitive, where there was less chance of them stopping a barefoot man
Вследствие этого он решил покинуть большие улицы и пробираться переулочками, где не так назойливы люди, где меньше шансов, что пристанут к босому человеку,
and badgering him with questions about his underpants--which obstinately refused to look like trousers.
изводя его расспросами о кальсонах, которые упорно не пожелали стать похожими на брюки.
Ivan plunged into a maze of sidestreets round the Arbat and began to sidle along the walls,
Иван так и сделал и углубился в таинственную сеть Арбатских переулков и начал пробираться под стенками,
blinking fearfully, glancing round, occasionally hiding in doorways, avoiding crossroads with traffic lights and the elegant porticos of embassy mansions.
пугливо косясь, ежеминутно оглядываясь, по временам прячась в подъездах и избегая перекрестков со светофорами, шикарных дверей посольских особняков.
И на всем его трудном пути невыразимо почему-то мучил вездесущий оркестр, под аккомпанемент которого тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне.(нет перевода у Гленни — прим. ред)