Черный кот Эдгар Аллан По, перевод Дмитрия Лаврентьевича Михаловского 1 часть

The Black Cat Edgar Allan Poe 1 part

-------------------------------------------------------

For the most wild, yet most homely narrative which I am about to pen, I neither expect nor solicit belief.

Я не ожидаю и не ищу, чтобы кто-нибудь верил моему рассказу, в высшей степени странному, но вместе с тем очень простому.

Mad indeed would I be to expect it, in a case where my very senses reject their own evidence. Yet, mad am I not--and very surely do I not dream.

Да, я был бы сумасшедшим, если бы ожидал этого; мои собственные чувства отказываются верить самим себе.

But to-morrow I die, and to-day I would unburden my soul.

Но завтра я умру, и мне хочется облегчить свою душу.

My immediate purpose is to place before the world, plainly, succinctly, and without comment, a series of mere household events.

Моя ближайшая цель состоит в том, чтобы рассказать миру — просто, коротко и без толкований — ряд простых домашних событий.

In their consequences, these events have terrified--have tortured--have destroyed me.

Эти события в своих последствиях ужасали, мучили и, наконец, погубили меня.

Yet I will not attempt to expound them.

Но я не буду делать попытки объяснить их.

To me, they have presented little but Horror--to many they will seem less terrible than baroques.

Для меня они не представляли почти ничего кроме ужаса, для многих же они вовсе не покажутся страшными.

Hereafter, perhaps, some intellect may be found which will reduce my phantasm to the commonplace--some intellect more calm, more logical, and far less excitable than my own, which will perceive, in the circumstances I detail with awe, nothing more than an ordinary succession of very natural causes and effects.

Может быть, впоследствии найдется какой-нибудь ум более спокойный, более логический и гораздо менее моего склонный к возбуждению. Он низведет мои призраки на степень самой обыкновенной вещи и в обстоятельствах, о которых я не могу говорить без ужаса, увидит не более, как обыкновенный результат очень естественных действий и причин.

From my infancy I was noted for the docility and humanity of my disposition.

С детства я отличался уступчивостью и человечностью характера.

My tenderness of heart was even so conspicuous as to make me the jest of my companions.

Нежность моего сердца доходила до того, что сделала меня предметом насмешек со стороны моих товарищей.

I was especially fond of animals, and was indulged by my parents with a great variety of pets.

Я в особенности любил животных, и мои родители много их мне надарили.

With these I spent most of my time, and never was so happy as when feeding and caressing them.

С ними я проводил большую часть времени, и высшим счастьем для меня было — кормить и ласкать их.

This peculiar of character grew with my growth, and, in my manhood, I derived from it one of my principal sources of pleasure.

Эта особенность моего характера росла вместе со мною и в летах мужества служила для меня одним из главных источников удовольствия.

To those who have cherished an affection for a faithful and sagacious dog, I need hardly be at the trouble of explaining the nature or the intensity of the gratification thus derivable.

Свойство и силу наслаждения, происходящего от подобных причин, едва ли нужно объяснять тем, которые питали когда-нибудь нежную привязанность к верной и умной собаке.

There is something in the unselfish and self-sacrificing love of a brute, which goes directly to the heart of him who has had frequent occasion to test the paltry friendship and gossamer fidelity of mere Man.

В бескорыстной и самоотверженной любви животного есть что-то действующее прямо на сердце того, кто имел частые случаи наблюдать жалкую дружбу и летучую, как пух, верность человека.

I married early, and was happy to find in my wife a disposition not uncongenial with my own.

Я женился рано и был очень рад, найдя в моей жене наклонности, сходные с моими собственными.

Observing my partiality for domestic pets, she lost no opportunity of procuring those of the most agreeable kind.

Заметив мою страсть к домашним животным, она при всяком удобном случае приобретала их, выбирая самых лучших.

We had birds, gold-fish, a fine dog, rabbits, a small monkey, and a cat.

У нас были птицы, золотые рыбки, отличная собака, кролики, маленькая обезьяна и кот.

This latter was a remarkably large and beautiful animal, entirely black, and sagacious to an astonishing degree.

Этот кот был необыкновенно велик и красив, — совершенно черный кот, — и смышлен он был до изумительной степени.

In speaking of his intelligence, my wife, who at heart was not a little tinctured with superstition, made frequent allusion to the ancient popular notion, which regarded all black cats as witches in disguise.

Говоря о его уме, моя несколько суеверная жена часто упоминала о старинном народном поверье, по которому все черные кошки — оборотившиеся ведьмы.

Not that she was ever serious upon this point--and I mention the matter at all for no better reason than that it happens, just now, to be remembered.

Впрочем, она говорила это в шутку, и я упоминаю об этом обстоятельстве только потому, что именно теперь оно пришло мне на память.

Pluto--this was the cat's name--was my favorite pet and playmate.

Плутон — так звали кота — был самым любимым моим фаворитом.

I alone fed him, and he attended me wherever I went about the house.

Никто кроме меня не кормил его, и в доме он сопровождал меня всюду.

It was even with difficulty that I could prevent him from following me through the streets.

Мне стоило даже большого труда отгонять его, когда ему приходила фантазия сопровождать меня по улицам.

Our friendship lasted, in this manner, for several years, during which my general temperament and character--through the instrumentality of the Fiend Intemperance--had (I blush to confess it) experienced a radical alteration for the worse.

Наша дружба продолжалась таким образом несколько лет, в течение которых мои наклонности и характер, вследствие невоздержной жизни (стыжусь признаться в этом), потерпели радикальное изменение к худшему.

I grew, day by day, more moody, more irritable, more regardless of the feelings of others.

Я становился с каждым днем угрюмее, раздражительнее, невнимательнее к чувствам других.

I suffered myself to use intemperate language to my wife. At length, I even offered her personal violence.

Я позволял себе говорить дерзости жене, наконец, покусился даже на насильственные поступки против нее.

My pets, of course, were made to feel the change in my disposition.

Разумеется, и мои любимцы должны были почувствовать происшедшую во мне перемену.

I not only neglected, but ill-used them.

Я не только не обращал на них внимания, но и дурно обходился с ними.

For Pluto, however, I still retained sufficient regard to restrain me from maltreating him, as I made no scruple of maltreating the rabbits, the monkey, or even the dog, when by, accident, or through affection, they came in my way.

Однако же к Плутону я сохранял еще некоторое уважение. Оно удерживало меня от дурного обращения с ним, между тем как я нисколько не церемонился с кроликами, обезьяною и собакой, когда они попадались мне под руку случайно или по привязанности ко мне.

But my disease grew upon me--for what disease is like Alcohol!

Болезнь моя усиливалась, а какая другая болезнь может сравниться с пьянством?

--and at length even Pluto, who was now becoming old, and consequently somewhat peevish--even Pluto began to experience the effects of my ill temper.

Наконец даже Плутон, который сам начинал стареть и, следовательно, делаться несколько брюзгливым, стал испытывать последствия моего дурного расположения духа.

One night, returning home, much intoxicated, from one of my haunts about town, I fancied that the cat avoided my presence.

Однажды ночью, когда я воротился домой сильно пьяный из одного часто посещаемого мною притона, мне вообразилось, что кот избегает моего присутствия.

I seized him; when, in his fright at my violence, he inflicted a slight wound upon my hand with his teeth.

Я схватил его. В испуге он укусил мне руку,

The fury of a demon instantly possessed me. I knew myself no longer.

и мною вдруг овладело демонское бешенство. Я уж не помнил себя.

My original soul seemed, at once, to take its flight from my body; and a more than fiendish malevolence, gin-nurtured, thrilled every fibre of my frame.

Казалось, прежняя душа вдруг оставила мое тело, и каждая фибра во мне задрожала от дьявольской злобы, подстрекаемой джином.

I took from my waistcoat-pocket a penknife, opened it, grasped the poor beast by the throat, and deliberately cut one of its eyes from the socket!

Я достал из жилетного кармана перочинный ножик, открыл его, схватил несчастное животное за горло и медленно вырезал у него один глаз!

I blush, I burn, I shudder, while I pen the damnable atrocity.

Я краснею, горю и дрожу при рассказе об этой ужасной жестокости…

When reason returned with the morning--when I had slept off the fumes of the night's debauch--I experienced a sentiment half of horror, half of remorse, for the crime of which I had been guilty;

Когда с наступлением утра рассудок воротился ко мне, когда продолжительный сон прогнал пары ночной попойки, я вспомнил о сделанном мною преступлении и почувствовал отчасти ужас, отчасти угрызение совести.

but it was, at best, a feeble and equivocal feeling, and the soul remained untouched.

Но это было слабое и двусмысленное чувство; душа оставалась нетронутою.

I again plunged into excess, and soon drowned in wine all memory of the deed.

Я опять предался излишествам и скоро потопил в вине всякое воспоминание о моем поступке.

In the meantime the cat slowly recovered.

Между тем, кот мало-помалу выздоровел.

The socket of the lost eye presented, it is true, a frightful appearance, but he no longer appeared to suffer any pain.

Правда, впадина вырезанного глаза представляла страшный вид, но Плутон по-видимому уже не чувствовал никакой боли.

He went about the house as usual, but, as might be expected, fled in extreme terror at my approach.

Он ходил в доме по-прежнему, только — как и должно было ожидать — убегал в страшном испуге при моем приближении.

I had so much of my old heart left, as to be at first grieved by this evident dislike on the part of a creature which had once so loved me.

Во мне осталось еще настолько прежних свойств, что я сначала огорчался этим явным ко мне отвращением со стороны животного, которое когда-то было так привязано ко мне.

But this feeling soon gave place to irritation.

Но скоро это чувство сменилось раздражением.

And then came, as if to my final and irrevocable overthrow, the spirit of PERVERSENESS. Of this spirit philosophy takes no account.

Тогда, на мою окончательную и невозвратную гибель, во мне родился дух упорства. Философия ничего не говорит об этой наклонности.

Yet I am not more sure that my soul lives, than I am that perverseness is one of the primitive impulses of the human heart--one of the indivisible primary faculties, or sentiments, which give direction to the character of Man.

Но я убежден, столько же убежден, как, например, в существовании души, что упорство есть одно из первоначальных побуждений человеческого сердца, одна из нераздельных, основных способностей или чувствований, которые дают направление характеру человека.

Who has not, a hundred times, found himself committing a vile or a stupid action, for no other reason than because he knows he should not?

Кто не делал низостей или глупостей по той единственной причине, что не должен был их делать?

Have we not a perpetual inclination, in the teeth of our best judgment, to violate that which is Law, merely because we understand it to be such?

Разве нет в нас постоянной страстишки — вопреки доводам здравого смысла, нарушать закон единственно потому, что это закон?

This spirit of perverseness, I say, came to my final overthrow.

Дух упорства, говорю я, явился во мне для моей окончательной гибели.

It was this unfathomable longing of the soul to vex itself--to offer violence to its own nature--to do wrong for the wrong's sake only--

Это непостижимое желание души мучить самое себя, насиловать собственную природу, делать зло ради зла,

that urged me to continue and finally to consummate the injury I had inflicted upon the unoffending brute.

побуждало меня продолжать и, наконец, довершить мои жестокости относительно невинного животного.

One morning, in cool blood, I slipped a noose about its neck and hung it to the limb of a tree;

Однажды утром я хладнокровно набросил петлю ему на шею и повесил его на дереве.

--hung it with the tears streaming from my eyes, and with the bitterest remorse at my heart; --hung it because I knew that it had loved me, and because I felt it had given me no reason of offence;

Повесил — несмотря на то, что слезы текли у меня из глаз; повесил — потому что знал прежнюю любовь его ко мне и чувствовал, что он не подал мне ни малейшего повода к жестокости;

--hung it because I knew that in so doing I was committing a sin--a deadly sin that would so jeopardize my immortal soul as to place it--if such a thing were possible--even beyond the reach of the infinite mercy of the Most Merciful and Most Terrible God.

повесил — потому что сознавал в моем поступке грех, низвергающий мою бессмертную душу в ту бездну, до которой, если только это возможно, не достигает бесконечная благость.